СПИ, СПИ, НЕ ТО БУКА ПРИДЁТ!

САМОЛЁТИКИ БУКИ ИЛЛАРИОНА ГРАФИТА        

БЕССМЕРТИЕ

Ощущать себя бессмертными – высшее наслаждение людей. Не мысленно воображать, а по-настоящему ощущать. Из этого ощущения проистекают все их удовольствия – созидать, строить, обустраивать жизнь, творить, придумывать… Так же удовольствие осознания себя, как бессмертного вечного наблюдателя, летописца, ощущение вечности для сравнения, исправления, перемен… В этом они похожи на бук.

В ОДНОМ МИРЕ…

Если бы смерть выглядела прекрасно и вдохновляюще! И люди знали бы, что будет! И видели бы души своих умерших улетающими на больших цветастых зонтах и шарах в небеса! Что бы тогда изменилось? Кто бы захотел остаться? Все бежали бы из этой юдоли скорби. Москва опустела бы...

ЭГО

Ничего у него нет своего. Ни красота. Ни талант. Ни даже силы не принадлежат самому человеку – всё дано. Его лишь переживание всего  этого, отношение к  Золотому ангелу в себе.  И всё добро и зло - к нему, ангелу этому.

НЕГАТИВ

Каким удивительным и прекрасным показался бы человек, тратящий своё время на общение с другими – на построение дружбы и любви. Но нет такого человека. Все люди делают «дела». Никто не способен отвлечься на главное и посвятить себя человеческому призванию. «Идиот» Достоевского невозможен ни в каком веке не в силу качества его общения, а из-за нереальности самого его времяпрепровождения. Ладно дела были бы насущные, а то ведь бывает просто суета, маета…

О ГОЛЛИВУДСКОМ ИСКУССТВЕ

Есть такая страна на другом краю света – Америка. У них есть Американская идея, или Американская мечта. У них есть Фабрика Грёз, которая тиражирует мечту. При всём убожестве голливудского искусства, его воспитательная патетика важна  и ясна. Голливуд создаёт идеалы порядочного, гуманного, хорошего человека, честной жизни. Американская идея – нравственная.

БУКОНЕОЛИТ

Летом я ездил в экспедицию. Хоть и называлась она «археологическая», а я ездил туда за соавторами! 

Я и не думал искать там следы древних бук. К чему мне древние буки? Я в них даже не верю. Я же их никогда не видел. Хотя, судя по фольклору, кому-то они попадались. Но если я за всю свою жизнь не встретил ни одного живого настоящего буки, не всё ли мне равно, если в каком-нибудь буконеолите мы заселяли даже всю землю? Я искал соавторов, которые нужны мне теперь, живые! А не древнюю шушеру!

Те, кто знают меня, представляют, как завидую я братьям Стругацким  и братьям Люмьер!  Как давно и упорно  ищу себе соавторов во всех щелях! И  ещё никого не нашёл:(  Варвара Скрипя-Сердце, Цицилия и Мальвина, появились откуда ни возьмись, назвались буками. Я не хочу никого обидеть, но знаю совершенно точно только одно. Подлинный бука – это я. Одинокий бука. Бука–скиталец.  

Я, может быть, Маугли. Во всяком случае больше Маугли, чем он сам. Меня вырастили лесные звери. А учили буки, но деревья:)  Я прочитал все человеческие книги  ещё неизданными – в древесине. И удивился тому, что люди умеют говорить, совсем как я! Значит, мне есть, с кем поговорить на земле! Вот я и пошёл к людям…

А когда пришёл…  увидел, что все люди делятся на авторов и персонажей. Персонажи, в отличие от авторов, не удивляются. Персонажи не знают, из какой они книги. Назвать цвет переплёта для них то же самое, что взглянуть на солнечную галактику со стороны:) Я - бука. Но в среде людей я остро ощутил свою принадлежность к  авторам. Моё удивление само просится на бумагу. Здесь всё так странно, и такие удивительные персонажи! Жаль, что они не живые.  От этого страдали многие авторы. Амадей Гофман очень мучился.  Одиноки авторы на свете, и окружены сплошь персонажами. Им обязательно, обязательно нужны соавторы в компанию! Хоть один соавтор! Каждому!

Незадача, я не могу найти ни одного автора! Ни Гофмана, никого... А, может быть, все люди - персонажи? Откуда же у них книги? А книги за них придумали какие-то буки. Только буки могут смотреть на людей отстраненно, зрение и слух у них  острее. Вот я и ищу теперь бук. Своих сородичей, прячущихся среди людей. Только я не знаю - могут некоторые буки принимать образ людей? Я не умею. Я бы, скорее, на подобие крысы или кикиморы спрятался бы в чьей-нибудь столешнице. 

И - вопрос вопросов. Куда теперь подевались те буки, что написали за людей все прежние книги? Может быть, превратились в бабочек? Я всё же надеюсь, хоть один остался, кроме меня?

 ЦИВИЛИЗАЦИЯ И КУЗНЕЧИКИ

Не на что мне было купить билет до Тамани. Мне не платят зарплату! Даже в журнале «Букварь», где я состою в штате. Марфа, редактор наш, говорит, у меня всё равно нет карманов. «Будешь человеком – получишь зарплату», - говорит. 

Как преодолеть тысячи километров ? Мне пришлось ехать на поезде зайцем, забившись в щель. К моему удовольствию поезд попался такой старый, что весь рассохся и потрескался. Мне было, где спрятаться.

В окрестностях лермонтовской Тамани расположилась археологическая экспедиция. В степи, прямо на голом месте люди расставили свои палатки. Природа там настоящая, но слишком невещественная, едва намеченная, как будто созданная по законам минимализма. Самые объёмные и заметные черты её – цветочно-луговой ветер, ночное пение цикад, тьма и дырки на небе. Запах, звук и свет, почти ничего осязаемого. Как в театре – там те же выразительные средства - пустая сцена, несколько прожекторов и голоса актёров.

Там археологи вели ту бедную кочевую жизнь, при которой мыло и ложка представляются им вершинами собственной цивилизации, а изящная обувь и чистое полотенце – мечтой поэта!

А я ведь ещё помню - две тысячи лет назад на этом самом месте стоял большой город – древнегреческая Фанагория! Подумать только -  цивилизация отступила, и теперь среди трав опять обитают - то первобытные кочевники, а то и одни кузнечики!

 ДЕЖАВЮ

Я увидел группу полуобнажённых загорелых людей. Люди под раскалённым солнцем толкали тяжёло груженные тачки. Я  решил - не иначе, как дежавю, моя хроническая болезнь. Зажмурился, открыл глаза - всё тоже дежавю:). Надсмотрщик зорко следил, чтобы никто из рабов не отлучился окунуться в море. А соблазн велик, оно плескалось тут же, у ног, не остановился отдохнуть на обочине дороги, не заболтался с сотрудником… Вот в какое странное архаичное общество я угодил!

Вы не поверите, но надсмотрщиком назначали кого-то из них же, из рабов! Ещё тысячи лет назад, я удивлялся, заметив эту прискорбную особенность человеческих взаимоотношений. И вот – опять! За свой тяжёлый труд рабы по-прежнему получают миску малосъедобной каши трижды в день. И спят они на твёрдой сырой земле, и поднимают их с рассветом. Едва умылись солёной водой – гонят на работы.

Как же я удивился, когда понял, что эти люди  добровольно несут бремя древнегреческого рабства! Подумал было, здесь проводится психологический эксперимент, ролевая игра. Но они и не думали играть! Они были рабами современными, настоящими, всерьёз – потому что ощущали, что холодно, невкусно, твёрдо, больно, невесело, нехорошо, но не сознавали своего рабства, и нужен был Спартак или Герцен, чтобы дать им самосознание:) Или ещё какой-нибудь бука поумнее меня.

 ЧЕРЕПКИ И НАУКА 

Рабы копали и капали. И что бы вы думали они выкапывали? Черепки! Осколки амфор и горшков, которые и новыми не особенно радовали мой взгляд!!! А потом они собирали черепки, мыли их, сортировали и маркировали, зарисовывали на бумаге, а те из них, что грамотные, описывали находки в тетрадках. И всю эту дребедень и шушеру они бережно хранили в самой лучшей, просторной и сухой палатке!!!

А после дня  тяжёлой работы, ночью у костра, археологи хлебали кислое вино, пьянели и мечтали. Они представляли себе, как оставшиеся после них бутылочные осколки тоже когда-нибудь через две тысячи лет найдут археологи, станут благоговейно разглядывать и хранить в своей лучшей палатке…

Я  жадно глядел и слушал. Иногда - встревал в беседу. Я спрашивал людей: 
Зачем вам нужны осколки старой посуды? 
Что вы прочитали в этих черепках? 
Какое сделали открытие? 
Может быть, у вас появились гипотезы? 
Ничего, никаких!!! 
Ради чего тогда.............?????????? 
Никто не удивлялся кропотливости и при этом тщетности  своего труда. Никто не удивлялся моему удивлению, и моим вопросам. Ну копаем – и копаем. Тепло здесь. А вечером пьём вино. Жизнь как жизнь, чего пристал?

Самое удивительное, что никто не удивлялся даже мне. А ведь я довольно редкий зверь. Да и вообще не зверь! Я – настоящая невидаль, если честно. И я всегда думал, что наука начинается с удивления! А тут я бегал под ногами у, можно сказать, учёных, с трудом уворачиваясь от пинков их ног, от лопат. Они шпыняли меня, гнали подальше от кухни, чтобы я не съел их кашу, пинали, но не удивлялись! Вот что удивительно!

БАХ

Однажды рабы раздобыли где-то магнитолу, которая была просто шарманкой и крутила только Браденбургские концерты Баха. И вот, Бах зазвучал над колючими лугами, над травянистыми холмами и синим морем... Музыка поместилась в своём месте! В тесном зале или комнате огромная музыка, оказывается, комкается. А там был зал что надо! Надо же, я услышал Баха впервые только в двадцать первом веке в археологической экспедиции! Но рабы возроптали. Они хотели другую музыку. Со зла меня пинали. Наверное, Бах был букой…

ПЕНЕЛОПА-ЕЛЕНА

Рабы откопали склянку. Внутри ещё сохранился запах духов. Это была квинтэссенция запахов трав и цветов предместий Фанагории. Я помню, парфюмеры тогда задались целью поймать луговой ветер. И кто-то из них замариновал его так крепко, что даже через тысячи лет, не запечатанный пробкой, он не выкарабкался из склянки! 

И теперь эти луга пахнут всё так же. А я так же одинок. Аромат навеял мне воспоминание об одной юной гречанке. Звали её то ли  Пенелопа, то ли Елена… Она сильно надушилась в тот день. Мы гуляли по берегу моря. Я вообразил, что она – и есть мой соавтор. Солнце зашло за тучу…

А я как раз сидел на плече у соавтора! И обо всём шептал ей прямо в ухо! О том, что когда сияет солнце, мне трудно и невозможно вообразить, что великолепный, огромный солнечный свет может сойти на нет. А когда пасмурно, бука не верит, что возможно солнце! Мне кажется, что всегда будет пасмурно. Я до сих пор не привык к этим метаморфозам. Солнце уже миллионы раз пряталось и выходило из-за ширмы, не предупреждая телеграммой, но я каждый раз не верю, что увижу его вновь, вот беда!

Я думал, что рассказываю интересно и поэтично,  как Гомер. Но Елена-Пенелопа рассердилась ужасно,  обозвала меня склопендрой. И стряхнула с плеча. Я расшибся о камень. И сперва совсем ничего не понял. А Пенелопа буквально поняла, что солнца больше никогда не будет, и всё из-за меня! Она думала, буки - колдуны. У меня до сих пор повреждена одна из полосок.

У бук множество странностей. Самая большая – желание делиться всеми своими мыслями, даже чуть заметными, как искорка планктона, с вожделенным соавтором… Сам себе удивляюсь! Буки вообще очень много удивляются, и сами себе тоже.

Когда соавтора нет, это ничего, можно протянуть какое-то время. Пусть не слишком долгое, но несколько тысяч лет точно можно. Свернёшься крендельком и терпишь. Или топаешь один по дороге, любуешься светлячками. Хуже, когда уже найденный, готовый соавтор вдруг оказывается персонажем… Вот, я описал Пенелопу-Елену. Пусть и через две тысячи лет. Значит, она была персонажем. А соавтора я ни под каким соусом никогда не опишу! Просто не получится. Он же со-автор.

ШКОЛА ЯВИ

Шло время. Почему я оставался в окрестностях древней Фанагории, почему не бежал из оплота рабовладения? Всё надеялся понять, в чём фишка у археологов. А ведь у меня были дела в Москве. 

Пусть Варвара Скрипя-Сердце не бука, а простой человек, но когда у человека сердце издаёт такие скрипы, нельзя не сочувствовать, не тревожиться… Целый день я бежал по песчаной дороге, прикинувшись ящерицей, пока не нашёл телефонный автомат. И что же я узнал? 

Варвара, Цицилия и Мальвина  затеяли открыть Школу Яви и стать в ней учительницами! Они задумали учить людей!!! Редкостная наглость:)) И я нужен им срочно! Они говорили, в качестве креативного директора, но я подозреваю, скорее, как брэнд кампании.  

Пусть я буду ещё и брендом по их милости! Бука Бренд, ужасно, но мне не жалко! Лишь бы школа получилась настоящая! Лишь бы преподавали в ней неподдельную явь! Такая школа давно нужна. 

Цицилия вослновалась на счёт букварей для первого класса к  первому сентября. Букварей Яви нет и писать их некому! 

И набор не получался. Цицилию одолевали абитуриенки, которые хотели выучиться на ведьм. Цицилия устало твердила, что в школе бук учат только яви, то есть тем же естественным наукам, но только ещё естественней. Но явью никто не интересовался.

  Варвара так расстроилась, что опять схватилась за чемодан. То есть он у неё всегда собран и готов, но тут она его прямо таки подхватила на руки. Правда, потом опять опустила на пол - пока. Как будто тоже ищет соавтора и всё никак не отчается. Может быть, она всё таки настоящая бука?

БУДИЛЬНИК

Я позвонил и Егоровой. Ведь я придумал для Егоровой будильник. Буки так устроены – когда надсмотрщик будит их грубым криком, буки мечтают о прекрасных будильниках. Хотя будильники по природе своей – те же надсмотрщики. И добровольно заводить себе надсмотрщика странно и удивительно. Но будильник сам придумался, да так, что теперь мне его не забыть. А Егорова итак встаёт ранёхонько, ей терять нечего.  Ей нужно успеть к пробуждению коня, она наездница и охотница.

Я ей рассказал: этот будильник – кофеварка. В назначенное время он начинает весело жужжать, как лучшее, добрейшее из насекомых. Которое вместо мёда даёт кофе.

- Получи патент, - посоветовала Егорова.

- Нет, - сказал я, - это мой подарок людям, - особенно Вам.

- Ну спасибо, Прометей, - проворчала Егорова, - а сколько на это уйдёт электричества, ты подумал?!

МАЛЬВИНА

Мальвина опять собирается шить. Она всегда собирается шить. На этот раз - костюм из пены. 

- Ах, Илларион, как жаль, что у тебя четыре ноги и хвост! Что ты такой маленький, не носишь одежды  и равнодушен к течению моды! А то я сшила бы костюм тебе! Представь только – ты весь как будто в пене, да не мыльной, но так похоже! Или идёшь, а на тебе платье вроде шёлкового, только это скорее материя облака – такая влажная, скользкая! Или костюм из паутины!

- Но это некрасиво…

- Да не той, что у людей по углам комнат, а сияющей, как в лугу между трав!

- Откуда же ты возьмешь эти  необычные ткани?

- Я их закажу! Ты разве не знаешь современные технологии?

Я, правда, так увлёкся поисками соавторов, что совсем отстал от науки и не знаю современных технологий. А Мальвина никогда не унывает, украшает человечество. Кажется, она решила в одиночку покончить со всем уродством. Эта монументальность замысла и отчаянная храбрость выдают в ней буку. Может быть, она и на самом деле бука… Надо наконец собраться и спросить её – она ли придумала те длинные-длинные носы у средневековых туфель… Мне почему-то кажется, это вероятно… А её теория совпадения цветов – вообще поэма!

ПОЧТА

После разговоров по телефону я зашёл на почту и получил письма от тех же Мальвины, Цицилии и Егоровой. Письма двухнедельной древности!  Цицилия сообщала, что задумала открыть Школу Иллюзий… Теперь она забыла свои «иллюзии», променяла их на «явь»! А Мальвина рассказывала про костюм из грязи. Человек как будто вымазан в грязи,  весь, грязь жирная, а оттенки можно выбирать! Так же вдохновенно, как облака, она живописала грязь…  Такие письма – тоже археологические раскопки. А почта - филиал Археологического Заведения.

БЕЛЫЕ БОНЫ – ГЕРОИ ВАШЕГО ВРЕМЕНИ

В экспедиции, пока люди занимались дребеденью, я занимался ими, людьми. Пока они разглядывали осколки посуды, я пристально разглядывал их. Искал бук. 

Персонажей было полно. Да хотя бы лермонтовский Печорин! Совершенно живой, он опять околачивался в окрестностях Тамани, интересничал, устраивал трагедии в палатках и бури на море. Я внимательно смотрел – не удивится ли кто-нибудь. Нет, никто не удивился. Только я, редкий зверь. Ну это и понятно - персонажи не распознают друг дружку даже встречаясь!  За двести лет герой заметно состарился, стал похож на бабушкину ватную куклу  - неопасный, не злой. Насквозь известен, как чеснок, и ясен, как перец. Герой совершенно не вашего времени!

Но и героев вашего времени тоже было полно. Один из характернейших – Белый Бон. Белый Бон симпатичен, как сатир, исполнен чувства собственного достоинства, как Шалтай-Болтай, прост, как товарищ Шариков и свиреп, как Циклоп. Правда, есть и недостатки. Он мрачен, капризен и брезглив, носит белый костюм, никогда не меняет носков, и не имеет представления о человечности. Узнаёте?

Белый Бон пинал меня зловонной брюзгливой ножищей всякий раз, как встречал на тропинке. Он гонялся за мной с тяжело гружённой тачкой. Какая удача, что я не так мал, как, к примеру, букашка! Будь я чуть-чуть поменьше, от меня бы осталась только улыбка с усами… Цицилия и Варвара с Мальвиной лишились бы своего бренда, а Егорова – единственного друга, который её понимает! Белый Бон даже не поинтересовался, занесён ли я в Красную Книгу! Вот до чего дошло!

Я так себе невидаль, неброская. Если вы меня не видели – я вроде белки без хвоста, или крысы, или ободранного котёнка. Не страшный, не красавец. Меня, конечно, удивляют и те люди, которые бьют обычных животных.  И всё же, если  кошку, или даже крысу пинают в ответ на её «Добрый день» - это особенно удивительно. Я в каком-то отношении - лакмусовый бука.  По мне можно распознавать героев вашего времени. Они, оказывается, самые естественные из моих врагов. Естественнее даже кошек и ворон!

Да! Тяжёлые нынче времена для бук. А ведь скоро зима, и я должен особенно беречь свою шкуру. Пусть она не тёплая. И совсем небольшая. Зато редкая. Сколько за мной охотились! Но охотников-то можно понять. Им нравилась моя шкурка. Даже Егорова, мой друг, причмокивала – ай да шкурка!

Что удивительно злые люди есть на свете, я знаю уже многие тысячи лет. Что многие люди удивительно недоброжелательны к букам, тоже, к сожалению, знаю. Но что удивительно свирепыми людьми так густо заселена земля – это моё сегодняшнее открытие. Нельзя сказать, что свирепые персонажи – мои любимые. Мне грустно о них писать, и даже больно. Болят ушибы. Я ведь ещё помню как зарождалось гуманистическое движение во времена Возрождения . Но как мне объяснить Белому Бону,  почему он не должен обижать мелкую тварь? Чтобы быть хорошим? А Белый Бон скажет – я и так чудо как хорош, весь в белом. Если вдруг заговорит по-человечески.

ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ

Меня удивляет странное несовпадение значений самого понятия «человек» и производного от него слова «человечность», зазор между смыслами этих однокоренных слов. Это как если бы «зайкостью» называлось виртуозное владение барабаном, только потому, что некоторые редкие зайцы умеют играть на барабанах…  А «доброту» люди называют «человечностью», хотя она и несвойственна им. Но, возможно, эта подмена смыслов -  не нарочный подлог,  в нём запечатлелось наивное и прекрасное стремление к идеалу. Надежда каждого человека, кроме, разве что, Белого Бона, всё-таки преодолеть зазор, когда-нибудь сыграть на этом барабане… Пусть до сих пор это получалось только у некоторых иногда…

В одной книге Андрея Платонова есть один Захар Павлович. Он  « тосковал о какой-то отвлечённой, успокоительной жизни на берегах гладких озёр, где бы дружба отменила все слова и всю премудрость смысла жизни». А ещё он говорил:  «Не томись за книгой – если бы там было что серьёзное, давно бы люди обнялись друг с другом». Я совсем так же думаю. Возможно, Захар Павлович был букой. Только его не было на свете, и уж совсем не было в фанагорийской экспедиции. 

На пути прогресса, и так просто, сидя на обочине, люди научились показывать удивительные фокусы и выделывать сногсшибательные штуки. Постигли микроскопическое и макрокосмическое, но только не вещи обычной величины! Да, странно развивается человеческая  история. Можно подумать, что к престолу Создателя  они собираются положить свои изобретения – компьютеры и космические корабли, красивые технологии, научные открытия, удивительные и прекрасные вещи, произведения, конструкции. Подарить Ему ноутбук.  Привести овечку Долли. А что, ведь ничем другим люди почти не занимались на протяжении своей истории. За исключением редких чудаков-барабанщиков. Как будто теперешняя  жизнь – Цех, а загробное пространство – Бюро Изобретений, где выдают патенты.  А между тем «человечностью», то есть основным проявлением человеческой природы, язык обозначил не умение строить, изобретать или конструировать… И уж подавно не собирание  
осколков старой посуды.

САМОЕ ГЛАВНОЕ, ЧТО МОЖНО УЗНАТЬ В АРХЕОЛОГИЧЕСКОЙ ЭКСПЕДИЦИИ

В археологической экспедиции я откопал Баха, воспоминание в стеклянном флаконе, рудиментарный общественный строй, толпу удивительных людей и образ героя вашего времени. Но я так и не понял, чем там занимались и ради чего! 

После окончания экспедиции опять пристал к археологам, хотя это рискованно: 
Ну, что нашли? 
Черепки.
  А ещё? 
Каменные плиты, наконечник стрелы и бусы. Стеклянные флаконы, много костей  и даже Маску Медузы Горгоны из золотой фольги! 
А что это дало, какие появились гипотезы? 
Ничего, никаких. 
Так ради чего всё это? 
Мы всё подсчитаем в своём Археологическом Заведении, составим отчёт. 
А зачем отчёт? 
Отчёт нужен начальству. 
А что будет нового в этом отчёте, чего не было в прежних отчётах? 
Мы уточним цифры - сколько кому и чего продавали древние.  
И можно будет строить догадки, отчего город захирел и опустел, оказался под водой. 
И всего-то? 
 Да я ведь знаю, почему Фанагория погрузилась на дно морское! Если бы только меня выслушали… Может быть, не пришлось бы тяжело работать. Надсмотрщик отпустил бы рабов окунуться в море, позволил бы им поспать подольше… И стали бы люди радоваться, бить в барабаны, а  Белые Боны утратили бы свою непроходимую белизну...  И настала бы успокоительная жизнь на берегу морском…

Самое главное, что  можно узнать в археологической экспедиции - люди всё те же, им так же больше всего не достаёт человечности:(((

ПТИЦЕФИЛКА

Вчера я ходил в зоопарк. В террариуме интереснее всего! Особенно мне понравились вараны -  ящеры. Они как будто из парчи, и на шкуре у них видны швы. Самое удивительное, что они были сшиты еще в те времена,  когда ни парчи,  ни швейных иголок на  свете не было!

Есть другой зоопарк – он находится  в  общечеловеческом понятийном пространстве. Там заключены Синяя птица и Золотая рыбка.  А однажды образы смешались, была сделана новая выкройка,   выполнен уникальный экземпляр Золотой птицы – гибрида Золотой рыбки и Синей птицы. Золотую птицу по ошибке даже выпустили летать – из понятийного зоопарка на волю. Я видел ее так же близко, как варана, сшитого из парчи. Если Золотая птица -  фантазия, то, конечно, не моя. Она жила у одной знакомой мне особы.

  Для этой особы Золотая птица олицетворяла счастье,  подтверждая тем самым достоверность опыта Тильтиль  и  Митиль, искавших Синюю птицу. Моя знакомая не читала Метерлинка. И её Золотая  птица  существенно отличалась  от  Синей:  она  существовала на самом деле – плод чьей-то  смелой фантазии, но живой! Кроме того, она, как я уже говорил, олицетворяла счастье. Но справлялась и с ещё одной, самой сложной ролью.

Золотая птица была волнистым попугаем, который любил грызть яблоки и  ловить  пузыри  в  шампанском. И она была символом. Жизнь символа проистекала по своим собственным внутренним законам. Каждое событие жизни хозяйки сопровождалось сном,  в котором её Золотая птица вела  себя, как сама считала уместным:  то она пела,  то чахла,  сидя на жердочке, то прилетала и садилась на руку, то улетала и пропадала. Сны я подглядывать не умею. Но птицефилка по утрам пересказывала их своему птицефилу, а я,  сидя за книгами на полке, всё слышал. Я  любил  заглядывать к ним по утрам.

Однажды утром птицефилка пересказывала  сон:  кошка растерзала Золотую птицу. Страшный хищник, я тоже их боюсь.  Она пересказывала сон по телефону в никуда, потому что птицефила больше не было на свете, его как раз убили.

Потом пришёл черёд умирать не символической, а настоящей птице.  Накануне птицефилке приснилось, что Золотая птица перестала  быть  птицей,  а   превратилась в Золотого человека. Но человек, даром, что прекрасный, выглядел,  как болезнь птицы, страшная и неизлечимая. Она просила Золотую птицу выздороветь и вернуться. Но ей не удалось выморочить ее жизнь. Теперь нет у моей знакомой птицефилки Золотой птицы – ни живой, ни олицетворения счастья, ни символа, живущего по собственным законам внутри её снов.

Удивило меня во всей этой истории то, что символы  не выдумываются людьми,  а живут внутри них сами по себе по своим собственным законам, а показываются по собственному почину.  И сделаны из  той  же  плотной  ткани, из которой сшиты вараны.

  А где-то плавает Синяя рыба. Вы не встречали? 

ВЕЩНОСТЬ ИСКУССТВА

Что я делаю, когда идёт дождь? Так и топаю под дождём. К сожалению, такое удивительно полезное и забавное изобретение людей, как зонт, недоступно  для   меня. Эти зонты и чересчур велики, и круглы, и неудержимы. А между тем до чего бывают красивы! Вот у  нашего издателя  Марфы Небуки есть зонт. Он - тросточка, длинный, грациозный, и в то же время прочный, основательный. Ручка из  красноватого дерева крючком, сочный розовый цвет самого паланкина, остриё с подковкой. Вот это  вещь - ничего лишнего, сплошная гармония, космос!

Я, глядя на зонт нашей Марфуши, таю...  Примерно то же я чувствую, когда встречаюсь с настоящим  искусством.   

Искусству удобнее всего гнездиться в вещах. Основание искусства,  носители его  - предметы осязаемые, какой-то зонт, вот что любопытно! Человек искусства, области отвлечённой и возвышенной,  больше других любит  вещи! 

ЛЮБИТЬ ЛОШАДЕЙ

Подслушал разговор. Люди рассказывали друг другу, что любят лошадей. Любовь в среде людей вообще понимается неоднозначно и имеет причудливые формы. Может быть, они любят их есть, или на них ездить, или разводить и продавать... А тут говорили девушки анемичного вида, вовсе с лошадьми незнакомые. Их любовь совсем непонятна. Наверное, она возвышенна, как любовь к недостижимому и прекрасному идеалу. Я на всякий случай не стал вылезать из щели за книгами. Я не лошадь. Но будь я даже лошадью...

Нет, решительно не понимаю, что значит "любить лошадей". Пустая звонкая фраза о равнодушии. Я люблю некоторых из лошадей, которых знал, люблю запах конюшни и грацию стригунков, люблю ходить по полке между игрушечными - серыми в яблоках и синими. Я не люблю стремена и шпоры, скачки, взмыленные лошадиные губы, вопли жокеев и тяжёлые копыта, разглядывать план ипподрома мне тоже скучно...

ЧУДО ЖИЗНИ

СЧАСТЛИВОЕ И БЕЗОПАСНОЕ МЕСТО

Ходил в гости к одному художнику. Он наступил мне на лапу, чуть совсем не раздавил, этот грузный бородач. Извинился, но не удивился мне нисколечко. Я ведь хожу в гости без приглашения - я уже говорил? И чаще всего хозяева не догадываются о том, что я сижу между книгами, или ещё в какой-нибудь щели. Выползаю и заговариваю с кем-нибудь я редко. Просто это бессмысленно. Все разговоры пусты. Все люди оказываются персонажами. Угораздило меня спрятаться за холстами! Он как стал их воротить! И сам за ними спрятался. И сидел - молча, тихо, с закрытыми глазами. Это нонсенс, у художника глаза должны быть открыты! Я думал, когда художник не орудует кисточкой, он всё равно смотрит... Мало ли что я думал! Про театральных режиссёров я тоже раньше думал по-другому:)

Глядя на художника, я раскрыл человеческие убежища. В потайных тёмных пещерах своего внутреннего мира человек прячется и набирается сил, размышляя при закрытых глазах (дверях). Но есть и другое убежище у человека - открытое место на ярком свету, на сцене, на необитаемом острове, на трапеции, прицепленной к солнечному лучу... 

А жизнь предлагает людям не тот свет, и не ту тьму. Ночь промозглую, день пронзительный... Я сам всё больше сижу в щёлочке и хочу на свет. Там было так пыльно!

ПУСТЫЕ ФАНТАЗИИ

Сегодня сам принимал гостей, Егорову.

Угощал её чаем. Егорова - наездница и охотница. Великолепная с виду и огромная, смелая и сильная женщина. Но молчунья и привереда. Положил ей в чашку мёду. А она недовольна, машет руками.

"Вам не нравится с мёдом?" - спрашиваю в растерянности.

"Мёд потерял свой вкус, оттого что ты бросил его в чай!"

Она просто не может с такой мелкой тварью, как я общаться на "вы". Я отлично понимаю её чувства.

"Да нет же! Просто мёд приобрёл вкус чая, а чай – вкус мёда. Они поменялись вкусами", - объяснил я Егоровой.

Она попробовала. Подумала. И помотала головой.

"Это всё пустые фантазии".

А я говорил совершенно искренне!

ИЗМОЖДЁННЫЕ КНИЖОНКИ

Хозяева весь вечер сидели перед телевизором, уныло похихикивали и злобно, как детсадовцы, дразнили и без того жалких испуганных заэкранных персонажей. Хорошо, что те не слышали! На полке под журнальным столиком полёживали захудалые книжонки. Истощённые, измождённые. Сперва я вертелся вокруг одной из них, потом не удержался и залез вовнутрь.

 Почему любопытно заглянуть наугад, с любой страницы, всё равно в какую книжку? Там состроен мир. Может быть, и неказистый мирок, но отличный от строго заданной комнаты.

КОЧЕВРЯЖЕНКИ

Кстати, о девочках. Я боюсь, что дорожка, петляющая по кочевряженкам Страны Чудес, слишком трудна. На наших глазах Алиса с каждым заговаривала, как с соавтором. Но Кэрролл зафиксировал лишь начало пути, детство. Плеск реки и шелест зелени в детстве, гримасы персонажей-взрослых. Но и Алиса вырастет в один из персонажей Кэрролла. Только изначальная Алиса - его соавтор. 

Где-нибудь за поворотом, скрывшись из глаз, вежливая милая Алиса может разозлиться. Желчная, мелочная, издёрганная, она  не заметит улыбки чеширского кота, обругает гусеницу... А если я с ней тогда повстречаюсь?

Я жил на третьем этаже четырнадцатиэтажной башни. Этой весной, утром, вышел на балкон подышать свежестью и посмотреть, раскрылись ли одуванчики. Одуванчиков оказалось не видать. А земля замаячила далеко-далеко внизу. И я понял, что смотрю не с третьего этажа, а возможно, даже с пятого. Дом за ночь не иначе как вырос. Я спустился осмотреть свежие ростки дома. На первом и втором этажах даже краска на стенах была ещё мягкая, жирная. Одна из дверей на первом распахнулась и на лестницу вырулила совершенно новенькая девочка на новых сияющих роликах.

"Доброе утро! И давно Вы к нам в дом переехали?" - полюбопытствовал я.

"Я всегда тут жила. А что Вы за зверь?"

"Я - бука. Но я не страшный. И не хочу Вас напугать. Просто я - бука..."

"Вы вместо собаки? Или вместо кошки?" - полюбопытствовала девочка.

"Нет, что Вы! Вовсе нет!", - уверенно возразил я.

"А вместо кого тогда?"-  спросила она.

Над этим вопросом я и теперь ещё думаю.

А одуванчики пораспускались расчудесные. И мне было не так интересно, какие этажи с какими девочками и старушками вытянутся ещё снизу, как интересно, куда я дорасту со своим этажом. И хотелось скорее в путь! Но башня не стала больше тянуться. Так и стоит шестнадцатиэтажная. А я всё ещё живу на пятом этаже.

СЕГОДНЯ УМЕР ПОЧТАЛЬОН

Когда-то я ходил к одному почтальону. Его никто не любил. По утрам он пил кофе. И после работы пил кофе. И с каждым годом он клал в кофе всё больше сахара. В том году был у него в гостях - в свои семьдесят семь он засыпал в кофе семдесят семь ложек сахара. А сегодня он умер. Вовсе не от ожирения, хотя был замечательно толст. Он умер от разрыва сердца, сильно тоскуя по любви. При этом его сердце страдало. Все люди ищут двери, находят двери и уходят. Страсть древних египтян жила в почтальоне под видом страсти к сахару...

...Ах, ах! Доска кончается. Сейчас я упаду... 

Буке трудно жить в большом городе. Здесь и троллейбусы, и толпы людей, и звери, и лужи глубокие. Даже ворон я боюсь. А летать не умею, и бегаю не слишком быстро. Никаких феноменальных способностей у бук нет – ни превращаться в невидимку, ни проваливаться сквозь землю. Всё это легенды. Буки могут только убеждать. Или прятаться. Но собаки и вороны равно не понимают по-человечески. И никуда мне не деться - служба такая. Я должен ходить по городу.  Я же переписчик!

МОЙ ТРАНСПОРТ

Ходил в гости. Меня спросили, отчего я шиплю по-змеиному, и не кусаюсь ли я. Как будто к ним пришла собака, или другой зверь. Как будто я не приехал на троллейбусе. Я смутился и сперва даже не знал, как оправдаться... Дело в том, что я не шипел по-змеиному, я рассказывал им о своих занятиях:) О том, что пишу эссссссссссе. Эсссссссссссссссе – не шипение, это совсем другое, доложу я вам.

Эссе - это жанр общения. Один пишет романы - развлекает, другой статьи - поучает, а эссеист тем временем ищет людей! Ему бы потрепаться со всем светом! Напишите мне! booka@rol.ru   Я без конца и уже давно посылаю вам бумажные самолётики. Я ищу вас. Но это - дело безнадёжное. Я обошёл весь свет, а не поговорил по-настоящему ни с кем ни разу. Одна надежда - самолётик   долетит и приземлится на причёску соавтора...

Я - бука Илларион Графит. Меня бесконечно удивляет этот мир. Я ищу, кто бы объяснил мне его, и не нахожу. Я ищу, кто бы разделил моё удивление - тоже не нахожу. Мои эссе - это бумажные кораблики, или самолётики. Я снаряжаю их в путь, и они разлетаются по свету в поисках тех, кто разделит моё удивление. А разделив удивление, станет его, удивления, соавтором. Я пишу в жанре "удивление". Но об этом потом...

Для буки все люди - или персонажи, или соавторы.  Я с каждым заговариваю, как с соавтором.  Снова и снова верю, что нашёл соавтора среди людей. А человек оказывается персонажем... Я к этому уже привык. О персонажах ни в сказке сказать, ни пером описать... А я пытаюсь описать. Делать нечего -  удивление огромное. Для чего-то ведь они существуют... Их тьма тьмущая, и всё их разнообразие, абсурдность, комичность не искупают пустоты, сосущего душу вакуума, производимого ими на свете. Они ненастоящие, они - бумажные люди, они летают на бумажных самолётиках и ходят в плавание на бумажных кораблях. А душа буки между тем тоскует по соавторам.

А бывает - человек, с которым уже говорил, кажется, на человеческом языке, внезапно оказывается персонажем - теряет дар речи и реальность бытия. И вспоминаются их собственные легенды про оборотней-волков, двуликих Янусов, всякую нечисть...

Между прочим, если все люди станут соавторами, букам не придётся писать! За неимением персонажей, а ещё потому, что хорошо сделается на белом свете! В Раю нет литературы, доложу я вам...

Copyright © 2002 "Букварь", журнал бук.
Last modified: февраля 10, 2004